Не настоящие родители

Из супружеского дневника. В со­тый раз убеждаюсь, что всякое недоразумение начи­нается с мелочей. Это как ливень, о котором нас предупреждают низкие тучи и первые капли "дождя. В таких случаях я хотел бы, чтобы наши дети имели при себе зонтик, под который можно спрятаться и переждать, пока мы с тобой разрядим молнии нашего гнева.

На этот раз все началось с шапки — белой ушанки, которая оказалась изрядно порванной. Не бог весть какая ценность — мы уже привыкли к тому, что наш сын постоянно что-то забывает, одежда его всегда в пятнах, а обувь за месяц-два превращается в экспонат, достойный отправки на помойку. В минуты философ­ских рассуждений мы понимали, что это издержки

роста, когда молодое тело игнорирует подобные ме­лочи.

Шапка была той каплей, которая переполнила чашу нашего терпения. Нам некогда было вслушаться в его объяснения. Как же мы на него набросились — ах, какими львами были мы оба!

Сейчас уже поздно заниматься анализом своего поведения, раскаяниями и самобичеванием. Попытаюсь разделить свои мысли на части, чтобы лучше осознать, что после бури осталось нетронутым, что совсем разо­рвано в клочья и что впредь мы могли бы предпринять вместе...

Уверен, что и вы взорвались бы из-за шапки, умно­женной на опоздания и прочие провинности, которые больше не было сил терпеть. И конечно, как водится, потом вы бы тоже переживали о случившемся.

Давайте же, вместо того чтобы вздыхать, пораз­мыслим вместе.

Что мы есть для своих детей?

Если мы снабженцы, то, вероятно, с этой ролью справляемся более или менее удовлетворительно. Мы не испытываем головной боли, когда нужно выделить денежные средства на питание детей, одежду, неиз­бежные другие расходы. И не ведем бухгалтерию уче­та, подсчитывая, сколько «стоят» наши дети, будь они совсем еще малыши, ученики или уже взрослые иждивенцы. Нам давно известны их вкусы, предпочте­ния, и мы с готовностью отказываемся в их пользу от бананов, которые тоже любим.

Разумеется, когда встает вопрос о возрасте и опы­те, тут преимущество на нашей стороне. Мы больше пережили, больше скитались и обжигались. И уже не бежим, сломя голову, за внезапно возникшей идеей. Научились оценивать свои силы и шансы.

Если нас принять за учителей наших детей, мы вполне можем утешиться: мы несем в себе много знаний, мы умеем осмыслить их и выстроить в нужный порядок в зависимости от важности и пригодности в нашей жизни. Можем вести беседы на любые темы, логично и легко мыслить и с такой же легкостью отказываться от своих концепций. Мы можем забросать наших де­тей информацией, поставить их в тупик своей осведом­ленностью и тем самым напомнить им место учени­ков в классной комнате наших отношений. Без осо­бого труда нам удается запутать их и втянуть в проти воречие с самими собой. Мы ловко трансформируем их  убеждения  и  вынуждаем  согласиться  с  нашими.

Мы давно заняли позицию их пожизненных судей, давно убедились, как мы безапелляционны в оценках их поведения, мыслей, интересов и всего, что они делают или только намереваются сделать. При этом мы не допуска­ем возможности ни защиты, ни обжалования. И редко впадаем в сомнения относительно своих прав. Еще реже — относительно прав распоряжаться их жизнью.

Мы всегда убеждены, что можем внушить им, что есть добро и зло, как поступить в данной ситуации, как достичь намеченной цели, как вобрать в легкие воздух, прежде чем нырнуть в данную проблему. И если вглядеться в эти «если», если вникнуть в их призрач­ную осмысленность, то, вероятно, без особого труда мы откроем для себя десятки симптомов нашего глав­ного заболевания — нашей душевной неосведомлен­ности.

Потому что и как снабженцы, и как старшие по возрасту, и как первые учителя, и как назойливые судьи, и как самозваные воспитатели своих детей мы всегда будем страдать от своей закостенелой прямо­линейности. Что бы мы ни сказали, что бы мы ни сде­лали, что бы мы ни придумали — все начнется с нас и будет адресовано им. Но никогда не будет истинно для них.

Не надо их касаться, не надо им помогать верно ориентироваться в хаосе ценностей, которые мы каждый день в обилии преподносим им. Это и есть отстранен­ное воспитание. Это — наставления с расстояния. А как трудно одушевить это окаменевшее от ругани, упреков и негодований пространство.