4 февраля. Тимофей-полузимник.
Если взмыть над зимней Россией да просквозить птицей над нею, над ее белоснежной бескрайностью и не¬повторимостью, то многое откроется нашему взору и сердцу.
Солнце встает в тишине и морозе и первый луч его жаром охватывает шпиль Адмиралтейства в Санкт-Петербурге. И вспыхивает золотой шлем Ивана Великого в первопрестольной. И плывет над Россией густой коло-кольный звон.
А золотой небесный ямщик от Великого океана до Карпат несет весть от звона до звона: новый день! Новый день! В Сибири уже вечерню отслу-жили, а Москва только к заутрене зовёт!
И бегут санные пути по всем направлениям и губерниям. Столбами стоят дымы над деревнями и селами. В заиндевевшем голубоватом небе играет солнце.
Половина зимы. Кажется, что и больше прошло, но крестьянин осто-рожен: холода ещё долго будут и календарная весна — еще не весна. До первой травки, до корма — зима.
И не сидит сложа руки крестьянин, вопреки сложившемуся мнению о его зимних заботах. Делом занят. Плетение веревок, лаптей, корзин — естественное зимнее рукомесло. Гончары делают и готовят к продаже свою звонкую продукцию: мастера резьбы — узорят прялки, игрушки, скоблят ложки и миски, отходники (крестьяне, уходящие на временный заработок) заняты своим делом, кто на что подрядился; углежоги, плотники, на извозе. Деньга крестьянину всегда нужны, их ему всегда не хватает.
Половина зимы… Вот-вот начнётся отёл. Хозяйки, бывает, и ночуют в хлеву, чтобы не проморгать «коровьи роды». Хорошо бы – тёлочка…
Трещат тимофеевские морозы, а крестьянин ждёт солнца в поддень:
если в полдень солнце, то весна будет ранняя.
6 февраля. Аксинья-полузимница, полухлебница.
Снова взгляд на погоду: вёдро (ясно) на Аксинью — весна красна, а ме-тель — корм сметёт; долгой будет зима да затяжной весна. А до нового хлеба ещё полсрока. И уговаривает себя крестьянин, пробует обмануть са-мого себя, утешает будущим урожаем: узнает цену хлеба на рынке на Аксинью; если дёшев, то будет урожай и новый хлеб будет дешёвым. Значит, в случае нехватки и подкупить можно. Другой не ездит на торги, взвешивает вечером на всех испеченную булку хлеба, а утром — снова. Убавился вес за ночь — цена хлеба понизится, прибавился — повысится. И верит в это! Зажиточным считался тот крестьянин, у которого хлеба хватало до новины (до нового урожая). А у кого-то хлеб заканчивался в январе и даже в декабре. На посев неприкосновенный запас оставался. Но предназначенный в пищу — заканчивался. И тогда эти люди шли «в кусочки». Перекидывали через плечо холщовую сумку и отправлялись побираться. В соседние села и деревни. В своей — стыдно. Сам хозяин хо-дил очень редко, обычно бабы, старики, старухи, девки и даже парни. По одному, по двое — в разных направлениях, к ночи обычно дети возвраща-ются, а взрослые — когда наберут кусочков побольше. Семья кормится собранными кусочками, а несъеденные сушит про запас. Разживётся хозяин хлебом — и дети уже не ходят «в кусочки». А хозяйка сама уже подает кусочки другим.
Удивительное это явление на Руси! При всей его прозаичности и «зани-женности» - сколько в нем милосердия, сострадания, совестливости. Ведь побирающийся кусочками не нищий. У него есть хозяйство: лошади, коровы, овцы; и бабы домашние у него нарядны, да и на нём армяк почти новый. «У него только нет в данную минуту хлеба, когда в будущем году у него будет хлеб, то он не только не пойдёт побираться, но сам будет подавать кусочки», (А,Н. Энгельтардт «Письма из деревни»). «Кусочнику» нельзя сказать: «Бог подаст», как говорят нищему. Если не желают подать, то скажут: «Сами в кусочки ходим». Не подать хлеб, когда он есть, — великий грех. Все об этом знают и готовят нарезанные ломтики-кусочки для раздачи». «От сумы не зарекайся». В следующий год может с тобой такая беда приключиться.
Вот заработает мужик деньжонок на отхожем промысле — купит хлеба. И не пойдёт «в кусочки».
Дай-то Бог! Отведи беду.
